Памяти Хариванш Рая Баччана
Материал подготовлен Еленой Сергеевой
Амитабх Баччан. Страницы жизни.
Часть 4.
Сын поэта.
И
сейчас я помню цвет костюма, который носил отец каждый день. Он обычно
одевался строго для чтения лекций в университете. Его предмет был английский.
Другая одежда, которую он носил. Была военная. У них была так называемая
военная кафедра при уни-верситете, которая готовила к армии. Он был офицером
при этом факультете, и очень дисциплинированным офицером. Все говорили
о его остром характере. Дома мы тоже иногда дрожали перед ним, особенно
если мы провинились в чем-нибудь, но это было не особенно часто. Впрочем,
он никогда ничего необычного от нас не ожидал. Он требовал от нас обычные
вещи, которые требуют все родители. Ну например, он говорил нам: «Не лги!»,
«Слушайся!», «Заступись за себя!», «Уважай себя!», «Выполняй домашние
задания!» и т. д,. и т.п. Если нам давали трепки, значит за дело. Если
дома с грязными ногами, или бегали по лужайке, или бросались друг в друга
грязью, нам об этом напоминали очень часто. Нам нужно было самим вычистить
пол, и самим привести себя в порядок без помощи слуг. Он не терпел беспорядка.
Он требовал то, что считал правильным. Это не пустые слова. Он требовал
исполнительности, особенно что бы мы всегда были дома с наступлением темноты.
Он сам соблюдал режим. И всегда. Сколько я помню, вставал в 4 часа утра,
делал прогулку , садился за стол и мог писать 10, 12, 14 часов вподряд.
Были дни, когда он не выходил из своего кабинета и был оторван от нас.
Мы это воспринимали как обычное дело. Мы разговаривали шепотом, когда
работал отец, хотя никто нас об этом не просил. Но как бы он не был занят,
за едой мы всегда были вместе. И это было то, чему я пытаюсь следовать
теперь. Не смотря на то, как бы я не был занят, я стараюсь хотя бы раз
быть точным, и быть со всеми за столом. Атмосфера во время обеда часто
напоминает мне детство, особенно когда дети дома, и вся семья за столом
собирается вместе….
…..
Время обеда половина девятого вечера. Столовая небольшая, рядом с кухней.
Оттуда повар накрывает нам на стол. Мама всегда сидела с краю и указывала
слуге где и как нас обслужить. Отец, который все время был спокоен, постоянно
беседовал в основном о том, что он писал - свою последнюю книгу или о
чем прочел недавно. Он знал все что происходит в мире, и это повлияло
на нашу учебу.
Как профессор, он, насколько я помню, всегда имел на нас влияние. Но имело значение и то, насколько мы боялись своего отца, и то, как он был занят своей поэзией. Мы всегда ему верили. Мы его не беспокоили, и только мама, когда не могла решить проблему сама, она подключала отца побороть или направить нас. Он всегда находил решение проблемы. Он никогда не позволял нам сдаться. Был случай, когда мой учитель захватил меня за царапаньем стены. Он схватил и посадил меня назад. (С тех пор нарушавших дисциплину пересаживали назад). Сегодня мы, конечно, против насилия, но я смотрю положительно на этот случай. Но мой отец так не считал. Когда он услышал об этом, он встал из-за стола, посадил меня на велосипед и мы поехали к директору домой. Отец потребовал у него объяснения: «Как вы посмели поднять руку на моего сына?». Мне стало стыдно. Я покраснел от того, что директор может подумать будто я наябедничал. Я стоял за дверями и не хотел входить в дом, делая вид, что чиню велосипед.
В
связи с моим отцом у меня нет неприятных воспоминаний. Я абсолютно все
воспринимал в нем. Мое уважение к нему, как к человеку, к писателю, заключалось
в том, чтобы никогда его не обманывать. Я никогда его не расспрашивал
и не противоречил ему. Я этого не делаю даже сейчас. И никто этого не
делает, даже мама. И я никогда не слышал. Чтобы он повысил голос на кого-нибудь
из нас, детей. Этого не делаем и мы с Джаей. Если у нас есть разногласия,
мы решаем их в спальне, и никогда в присутствии детей. Это все от моего
отца.
И только однажды я помню говорил раздражительно с ним. В то время я ещё сам не знал что мне делать. Это смутное время, когда ты сам должен выбрать жизненный путь. Отягощенный своими комплексами я сказал: «Это твоя вина. Зачем ты произвел меня на свет?». Я испугался, когда произнес эти слова. И самое ужасное, что это были не мои слова, не мои мысли, а подражание моему другу во время его беседы со мной. Мне стало так стыдно. И так было похоже на отца то, что он. Вместо того, чтобы поругать меня, выслушал меня спокойно и не сказал ни слова. А через два дня, он написал стихи по этому поводу, чтобы выразить свою горечь. Это опять типично для него. Только он мог так сделать. Я не помню точно слов этого стиха, но примерно так: «Однажды мой сын сказал: «Вина твоя. Ты произвел меня на свет!» Возможно это так. Возможно мой сын сначала спросит разрешения у своего ребенка, появиться ему на свет или нет…» Это была последняя пощечина, которую он преподнес мне. И это было сделано с таким достоинством, что я потом еще долго переживал за это. Случись это двумя годами раньше, он поступил бы по иному. Ну а в это время я был уже взрослый и закончил колледж. И это осталось между нами. Мы никогда не возвращались к этому, никогда не вспоминали и не сказали матери, несмотря на то, что мама всегда все знала и обо всем рассказывала отцу. До тех пор, пока она могла справляться сама, она не трогала его домашними проблемами. Она защищала его покой когда он работал. И это благодаря ее вниманию, он смог развить свой творческий гений. Он этого заслуживает - обожания, автографы, поклонников. Я всегда хотел этого для него.
В
детстве я часто сопровождал его на литературные чтения, и везде был представ-лен
как сын Баччана-джи, и мне уделялось особое внимание. Мы бывало путешествовали
целыми днями по Северной Индии и Бихару иногда на поезде, иногда на машине,
а иногда просто в неудобных автобусах. Эти путешествия были истощаюшими.
Чтения начинались обычно во второй половине дня, обычно на открытом воздухе,
когда было очень холодно или, наоборот, очень жарко. Но люди были терпеливы
и сидели часами. Что заставляло их? А заставляло желание слушать великих
поэтов. Это была благодар-ность в виде аплодисментов. Я до сих пор не
могу забыть эти аплодисменты моему отцу. В начале когда объявляли его
имя, а затем когда он заканчивал читать. Эти аплодисменты были оглушительными.
Все это производило на меня неизгладимое впечатление. Я чувствовал огромную
гордость, и за отца, и за себя, что я его сын. Его присутствие было, как
говорили, «магнетическим». Когда он стоял на площадке и читал, какой это
был эффект! Это надо было видеть и слышать! Это могли описать только те,
кто там был, кто это переживал. Это замечательно даже сегодня. Когда я
езжу и встречаю кого-нибудь из того поколения, кто слушал его на этих
чтениях, они всегда вспоминают это с восторгом.
Он был революционером своего времени не только своей работой, но и манерой одеваться. Взможно, он был единственным, кто во время чтения одевал брюки и рубашку. Остальные одевали традиционную одежду. Говорят, первое что он читал была «Мадхушала». Люди были настолько увлечены, что сидели всю ночь. В книге 250 стихов, и все их он знал наизусь. Он всегда держал публику в трансе. Он никогда не пользовался микрофоном, т.к имел могучий поставленный голос, гораздо лучший чем мой. Для всех, кому так же аплодировали, он являлся образцом той атмосферы, которую он создавал. Но никогда мы в семье не слышали что бы он говорил или трубил о себе. Наша мама тоже восхищалась им так же как и мы, но только среди нас в семье. Мама никогда не отгова-ривала его принимать участие в этих чтениях, хотя она чувствовала, что у него будут затруднения со стороны женской аудитории. Отец имел большую женскую армию последователей, а моя мама оставалась в стороне от его общественной деятельности из-за принципа.
Так
как наша семья не была богатой, то эти чтения давали дополнительный доход
для семьи. И только когда я стал сопровождать отца, я понял как труден
его зароботок. Когда, по школьным причинам, я не мог сопровождать отца,
я был первым кто открывал ему двери глубокой ночью. Очень уставший отец,
очень уставшими глазами посмотрит на меня и скажет «paisa badi mushkil
se mita hai». И обычно он всегда повторял эти строки. Уже спустя много
лет, когда я стал актером и делал по 3-4 съемки в день, я неизменно приходил
поздно домой. Он всегда вставал и встречал меня, стоя у дверей комнаты.
А я уставший, как собака, смотрел ему в глаза и говорил те же строки,
и он улыбался так же, как и я в былые годы.
Возвращаясь в прошлое, я опять переживаю все моменты моей жизни с ним. Я возвращаюсь в прошлое в моменты стресса и нахожу утешение. Он никогда и ничего не брал на веру. Однажды он сказал: «Если тебя пригласили, никогда не садись в первый ряд. Случай, который привел тебя сюда, может пройти мимо. Если ты сядешь сзади, тебя только попросят пройти вперед».Я думаю, что это урок жизни. Я демонстрирую это своим детям.
Однажды, это было на второй год моего обучения в Шервуде. Был июль, и школа отмечала свое основание. Ученики приготовили различные украшения и музыку. Приехали родители. Мои родители приехали тоже. Им сказали, что я участвую в пьесе. В предыдущие годы я уже завоевывал кубок за исполнение роли. Это была награда лучшему актеру. Я надеялся завоевать ее снова. Все были во мне уверены, хотя никому еще не удавалось дважды завоевать эту награду. Пьеса Агаты Кристи называлась «И после этого не было никого». Это были ужасы убийств и я играл судью. Во второй половине дня после генеральной репетиции, меня вдруг стало морозить. Доктор обследовал меня и, сказав что у меня корь. Определил меня в изолятор. Мое сердце разрывалось. Я работал месяцы и теперь не должен бал играть в пьесе. Я чувствовал себя подавленным, не зная что сказать своим родителям, которые приехали из Дели посмотреть как я играю. Нет, только не это! Я сидел и срадал.
Было поздно вечером, за час до пьесы. Школьные больницы были наверху, и можно было видеть главное здание и аудиторию. Я сидел у окна и следил за человеком, который раздвигал шторы, выключал свет и сердце мое упало… Дверь открылась…Это был мой отец! Я не знаю как ему удалось получить разрешение быть со мной в эти часы. В течение двух часов он сидел возле моей кровати и отвлекал меня от всего происходящего там в школе, что бы я не слышал аплодисментов внизу. Для меня это было нелегко. Меня волновало, что другой актер произносил мои слова, надел мой костюм, украл пьесу, которая была моей. И опять в этот день отец преподал мне урок жизни: « Если случилось то, что тебе хотелось - прекрасно! Если нет, не печалься, значит это тебе не подвласно. Это под властью Всемогущего, а он ничего не делает такого, что плохо для тебя». Он привел мне многие примеры, но я был слишком расстроен, чтобы понять это полностью. Уже позже, когда приходили сожаление или беда, я видел мудрость этих слов. Когда тебе 20 ты не видишь логики, но когда 30, то видишь. Когда 40, ты склоняешься, а когда 50-принимаешь. Теперь, когда я оглядываюсь назад, и думаю о том сколько пришлось пережить и бороться, я удивляюсь, где я брал столько силы для этого. Теперь я знаю - от моих родителей. И это то, что я хочу пройти со своими детьми.
Но всеже они дети нового поколения и я должен черпать оптимизм.
1990 год.